На территории Межозерья (земли между озерами Ладожским, Онежским и Белым) на рубеже нашей эры и в последующее тысячелетие протекали сложные и во многом скрытые от нас процессы формирования финноязычных народов, имена которых появились в письменных источниках лишь в I тысячелетии н.э. Археологические памятники, связываемые с летописной весью, представлены тремя группами и расположены в трех частях этого региона: Юго-Западном Белозерье, Восточном Прионежье и Юго-Восточном Приладожье.
В Юго-Западном Белозерье, отличающемся разнотипными погребальными памятниками и поселениями, в результате раскопок А.Н. Башенькина был выявлен значительный материал для периода с рубежа нашей эры по XIII в. При этом выяснилось, что районы рек Суды и Чагодощи различаются по форме могильников, ритуалам захоронений и по материальной культуре, что свидетельствует, очевидно, о том, что они оставлены разноэтничным населением. Памятники бассейна р. Чагодощи принадлежали, видимо, верхневолжским кривичам, поскольку в погребальном обряде и инвентаре прослеживаются общие черты с псковско-новгородской и смоленско-полоцкой группами кривичей. В районе р. Суды с рубежа нашей эры, напротив, существовала культура, созданная финноязычным населением. Она представлена грунтовыми могильниками с трупосожжениями и так называемыми домиками мертвых в виде прямоугольных в плане дерево-земляных сооружений, окруженных ровиками и тоже содержащих остатки трупосожжений. К настоящему времени известно уже около полутора десятков таких памятников (на реках Суде, Чагодоще, Колпи и в Юго-Восточном Приладожье) (Макаров, 1990. С. 23. Рис. 4). Нет сомнений, что погребальный обряд и инвентарь этих памятников можно связывать с летописной весью и считать этот район с VI в. центром ее формирования. На рубеже I—II тысячелетий здесь появляются курганные могильники, близкие аналогичным памятникам Юго-Восточного Приладожья. Кроме того, р. Суда и ее притоки входят в ареал вепсской топонимии и здесь же расселена часть современных вепсов (Башенъкин, 1986; 1989). Все это позволяет выделять особую группу судской веси.
В Восточном Прионежье в древностях конца IX-третьей четверти X в. отчетливо прослеживаются юго-восточные (волго-окские и пермские) и западные (прибалтийско-финские с примесью славянских и скандинавских вещей) культурные элементы, но в конце X-XI в. отмечается существенное увеличение славянского и прибалтийско-финского компонентов.
Наиболее значимы по результатам раскопки, проведенные у д. Васютино на р. Мегре, у истока Шексны из Белого озера и южнее, у поселения Крутик. Последнее поселение - яркий памятник Вепсская принадлежность Крутика четко выражена во всем облике материальной культуры лепной керамике, украшениях женского костюма, орудиях труда и быта. Славянский же элемент в культуре Крутика ощущается слабо, поскольку поселение уже прекратило свое существование в то время, когда проникновение славян в Белозерье еще только начиналось.
О постройках Крутика можно сказать, что они были наземными, срубными и возводились на подсыпке из глины; обогревались открытыми очагами, которые использовались и а производственных целях. Здесь на местной болотной руде развивалось металлургическое производство. Мастера Крутика владели сложными приемами выделки высококачественных сталей, методами проковки сварки чередующихся полос железа и стали ("техника пакета"). Литейное дело основывалось на привозном сырье (Голубева, Кочкуркина, 1991. С. 39, 70-71).
Активно развивались также и домашние ремесла, обработка кости, дерева, шерсти, прядение, ткачество, гончарное и камнерезное дело.
Памятники XI-XIII вв. в Восточном Прионежье представлены многочисленными селищами, открытыми поселениями и грунтовыми могильниками (курганов мало). Здесь сложилась своеобразная культура на основе синтеза славянского и прибалтийско-финского компонентов. Для нее характерны специфические женские славяно-финские украшения и керамический комплекс, сохранивший некоторые формы и орнаменты, свойственные белозерской веси. Однако, как отмечено Н.А. Макаровым, финские элементы в культуре Прионежья нельзя рассматривать как прямое продолжение культуры белозерской веси. Они уже сами по себе не однородны (одни принадлежат прибалтийско-финскому кругу древностей, другие - восточнофинскому) и связаны с культурными заимствованиями и адаптационными процессами.
Существенное воздействие оказал на культуру белозерской веси славянский компонент, принесенный двумя колонизационными потоками: новгородским и ростово-суздальским, последний в ХП-ХШ вв. был преобладающим (Макаров, 1984). В итоге культура Восточного Прионежья "сближается с древнерусской, превращаясь по существу в один из ее локальных вариантов" (Макаров, 1990. С. 125-128).
Культура Восточного Прионежья в Х-ХШ вв., при наличии определенного сходства керамических комплексов и женских украшений, в целом отличалась от Юго-Западного Белозерья и по форме памятников, и по их содержанию.
Она была отлична и от третьего района расселения веси, которым считается Юго-Восточное Приладожье. Хотя эта территория как ареал веси в летописях не упоминается, но в пользу этой гипотезы говорят лингвистические и топонимические материалы. Подтверждается она и тем, что потомки веси - современные вепсы - до сих пор живут в этом регионе. То обстоятельство, что археологические памятники Белозерья и Приладожья далеко не идентичны, дало основание некоторым исследователям предположить, что эти территории заселены различными группами прибалтийско-финского населения: чудью и весью.
В Юго-Восточном Приладожье памятники эпохи железа и первого тысячелетия представлены редкими и бедными, притом почти не изученными находками. Прямые связи с последующей, ярко выраженной и своеобразной курганной культурой пока не устанавливаются.
Древности эпохи Х-ХШ вв. однородны и представлены курганами. Ареал приладожской курганной культуры включал Юго-Восточное Приладожье и район Прионежья с бассейнами рек Сяси, Тихвинки, Воронежки, Паши, Капши, Ояти, Свири, Олонки, Тулоксы, Видлицы, а также северное побережье Онежского озера. В целом здесь раскопано более 700 насыпей в 149 группах. Существуют еще около 750 неисследованных курганов, сопок и некоторых других памятников.
Погребальная обрядность, обнаруженная здесь при раскопках, представляет сложное и многообразное явление. Она характеризуется, с одной стороны, комплексом общих черт, что позволяет рассматривать курганную приладожскую культуру как целостное явление, а с другой — множеством вариаций в конструкции насыпей, в деталях погребальных ритуалов и составе их инвентаря (Назаренко, 1983). Погребение начиналось с подготовки ровной площадки, на которой устраивали очаг (костер). Останки умерших - сожженные и несожженные — укладывались по разные стороны от очага: женские — в западной части, мужские — в восточной, с положением преимущественно на спине, головой на юг или с некоторым отклонением в сторону; в парадной одежде. На прогоревший костер/очаг ставили кухонный инвентарь: котел с цепью для подвешивания, сковороду, сковородник, лопатку, горшки, и потом насыпался курган. Но полный набор перечисленного инвентаря редок, чаще это лишь один или несколько из названных предметов. Более того, очаги и кострища, которые придают исключительное своеобразие приладожской культуре, на самом деле встречены примерно лишь в трети раскопанных курганов Юго-Восточного Приладожья и Прионежья.
В ранних, как правило, крупных по размерам курганах конца IX-начала XI в., расположенных главным образом в центральной части Приладожья, преобладает обряд трупосожжения. Трупоположения немногочисленны и ориентированы по всем странам света. Отмечены два погребения в ладье, остатки бересты на погребениях, захоронения сожженных лошадей, погребение собаки. В северной группе (Челмужи) появляются первые погребения в срубах. К скандинавским и финско-скандинавским отнесено 30 погребений.
В многочисленной группе курганов XI-XII вв., занимающей большую по сравнению с предыдущей группой территорию, преобладают трупоположения с южной ориентировкой умерших. Появляются могильные ямы. На южной границе ареала приладожской культуры, в славянских насыпях отмечены срубы, гробы, следы от деревянных могильных сооружений.
Курганы в южной части Карелии по рекам Олонке, Тулоксе и Видлице, а также некоторые насыпи на р. Ояти отличаются своеобразием погребальной обрядности, что позволило в свое время В.И. Равдоникасу выделить особый видлицкий тип. В невысоких, расплывчатых насыпях располагались оригинальной формы гробовища с выступающими концами: северные и южные бревна Длиннее западных и восточных. В одних случаях они сделаны из досок, в других — из балок, иногда с деревянными крышками. Умершие укладывались в них головой на юг, с некоторым отклонением к западу и востоку.
Об изменении погребальной обрядности в XI-XIII вв. свидетельствуют малочисленные группы курганов на Олонецком перешейке. Умершие погребены в могильных ямах и деревянных сооружениях: гробовищах, срубах, колодах, и ориентированы на запад и восток. В XIII в. курганы как форма погребальных памятников исчезают.
Богатейший археологический материал приладожских курганов - это в основном погребальный инвентарь, что существенно ограничивает возможности реконструкции социально-экономических отношений приладожского общества.
Косвенным свидетельством развитого местного железоделательного производства могут служить два оятских кургана, насыпанных из шлака, а о кузнечном и ювелирном ремесле говорит наличие бракованных железных и бронзовых изделий. Изделия из металла не отличаются от аналогичных древнерусских ни формой, ни технологическими приемами (технология трехслойного пакета, вварка стального лезвия в железную основу, торцовая наварка стального лезвия на железную основу). Высокий уровень кузнечного ремесла у приладожского населения был достигнут, очевидно, в результате контактов с ладожскими мастерами (Хомутова, 1985. С. 207-217).
Инструментов литейного и ювелирного производства не найдено, продукция же ювелирного ремесла разнообразна и многочисленна. Большей частью она представлена женскими предметами украшения. В Х-начале XI в. это западноевропейского производства гривны из бронзы, реже - из серебра и железа. Разнообразные глазчатые бусы, в основном привозные, встречались на всей территории приладожской культуры, но особенно их много в курганах на р. Ояти. Бронзовые бусы-"флакончики", напротив, не являются предметом импорта, и они наиболее характерны для населения, жившего по р. Ояти. В погребениях конца Х-середины XIII в. отмечено обилие золото- и серебростеклянных, разнообразных по форме бус, аналогичных изделиям из древнерусских памятников.
Скандинавского происхождения овально-выпуклые фибулы X в., скреплявшие женскую одежду на плечах, получили широкое распространение не только среди населения Скандинавии, Финляндии, Прибалтики, Центральной Европы, но и на территории России, в том числе и в памятниках Приладожья. Традиция носить парные фибулы сохранилась у населения Приладожья и тогда, когда скандинавские фибулы вышли из употребления.
Особо следует отметить массовые находки разнообразных подвесок, которые характерны для прибалтийско-финского населения. У приладожского населения это были зоо- и орнитоморфные: пластинчатые подвески, изображающие четвероногое животное с коротким загнутым хвостом, пластинчатые, в виде гуся и утки и полые птицевидные с привесками в виде лапок водоплавающей птицы. Большую коллекцию составляют коньковые подвески: пластинчатые литые изображения, так называемые коньки смоленского типа, найдены в основном в погребениях XI в.; полые коньковые шумящие подвески датируются XII—XIII вв.
Бронзовые спиральки наиболее характерны для нагрудных украшений оятских курганов и челмужского, где они найдены с обрывками ткани. Бронзовые ключи-амулеты, обнаруженные в курганах р.Ояти, за пределами этой культуры крайне редки. Их носили женщины на груди или на поясе, иногда по 3-5 ключей в одном комплекте. С памятниками Северо-Западной и Северо-Восточной Руси связано появление в Приладожье ложек-амулетов, а также крестиков различных типов (XI-XII вв.) и решетчатых подвесок (XII-XIII вв.). Весьма распространенными украшениями были бронзовые бубенчики шаровидной и грушевидной формы с крестовидной прорезью, характерные для многих древнерусских памятников.
С середины XI в. в обиход входят различные типы височных колец, которые имели распространение на обширных пространствах Руси. Появление их на рассматриваемой территории связано частью с приходом славян, частью - с подражанием славянским изделиям.
При раскопках курганов извлечены остатки шерстяных, льняных и конопляных тканей. Шерстяной текстиль представлен грубыми тканями с нитками неравномерной толщины и тонкими кустарными сукнами со следами начеса. Приладожские ткани по одним признакам близки к текстилю финских могильников Волго-Окского междуречья, по другим — к тканям могильников прибалтийских финнов, по третьим - латгальских могильников и ладожским, но в целом представляют собой своеобразное явление (Давидам, 1989. С. 316—336).
Обнаружены фрагменты шелковых тканей, как среднеазиатского, так и византийского происхождения, шелковые золотые ленты сложного полотняного переплетения, с орнаментом в виде плетенки также византийского происхождения. Фрагментарность остатков текстиля, к сожалению, не позволяет реконструировать покрой и детали одежды (подробнее см.: гл. 7 "Одежда" раздела "Вепсы" настоящего издания), но определить набор украшений для женского костюма на разных этапах приладожской культуры можно. Это весьма существенно, поскольку они, с одной стороны, служат этноопределя-ющим элементом, с другой - хорошо отражают культурные связи и внешние воздействия.
В женский комплект украшений X в. входили: гривна, ожерелья из бус, парные овально-выпуклые фибулы, скреплявшие одежду на уровне ключиц. В центре, на груди располагалась трилистная или щитообразная фибула скандинавского происхождения. К парным фибулам на плечах на длинных спиральках или цепочках подвешивались изделия, изображающие уточек, животных, а также бубенчики, бусы-"флакончики", ножи в ножнах, гребни с костяными орнаментированными накладками. На руках носили ладьевидные браслеты. Сочетание • западноевропейских и местных украшений - характерная особенность женской одежды X в., особенно для населения р. Ояти.
В XI в. многие западно- и североевропейские вещи исчезают. Вместо овальных двускорлупных фибул широко используются кольцевидные застежки со спирально скрученными концами. Появляются сложные нагрудные украшения с подвесками в виде животных и птиц. Например, одна из жительниц на р. Ояти носила на каждом виске по два билонных кольца с завитком на одном из концов, на шее - низку из разноцветных стеклянных, золоченых и посеребренных бус и бисера. Чуть ниже ключицы, на правой стороне груди прикреплялось сложное украшение, состоявшее из кольцеобразной застежки с прикрепленной к ней бронзовой цепочкой из тройных и двойных колечек длиной 24 см, на конце которой висели крестик и коническая подвеска. На левой стороне также крепилась застежка со спирально свернутыми, орнаментированными концами, цепочки из тройных колечек длиной в 20 см и подвешенными к ней трубчатым игольником, клыком животного с просверленным отверстием и копоушкой. Еще один гарнитур свисал с правой стороны пояса: орнаментированное поясное кольцо, семь спиралей (длиной 34—37 см), каждая из которых заканчивалась подвеской: конической пронизкой, шумящей подвеской-уточкой (3), ключом-амулетом (2), односторонним гребнем с орнаментированными накладками.
В XII-XIII вв. набор женских украшений был иной. Женщина, погребенная в одном из курганов на р.Ояти, носила 7 височных колец, в два раза по три кольца, а под ними - седьмое. Они скреплялись кожаным ремешком на затылке. На шее - ожерелье из голубых стеклянных бусин и решетчатой билонной подвески. Набор украшений дополняли застежка с завитками, пластинчатая ажурная коньковая подвеска и подвеска "конь на змее", бубенчик с прорезью, орнаментированный пластинчатый браслет. Украшения висели на шерстяных шнурах.
Сопровождающий мужские погребения инвентарь скуден. Оружие (мечи наконечники копий, боевые топоры) в основном приходится на погребения X в' В мужских захоронениях XI-XII вв. присутствуют топор, который обычно использовался в хозяйственных целях, нож, кресало. К мужскому костюму относятся фибулы со спирально скрученными концами, застегивающие ворот рубахи, поясные кольца и пряжки.
Лесные и речные богатства края с древнейших времен стимулировали развитие охоты и рыболовства. В погребениях обнаружены кости промысловых животных - кабана, лося, медведя, росомахи, зайца, лисицы и др., а также птиц. Встречены кусочки меха медведя, белки и хорька.
Наличие в некоторых насыпях соломы свидетельствует о занятии населения земледелием. Развивалось и животноводство, что подтверждают найденные кости домашних животных: коров, лошадей, овец, свиней, и предметы хозяйственного назначения (ботало, удила и т.д.). Развивались промыслы, обработка дерева, камня, кости, ткачество, гончарство.
Восстановлению конкретных исторических условий, в которых находилось население Приладожья, способствовало археологическое изучение соседних территорий, главным образом Ладоги и ее округи. В IХ-начале XI в. Ладога была мощной крепостью, цветущим торговым и ремесленным центром, с которым в основном и установились экономические, политические и культурные контакты Приладожья, о чем свидетельствуют археологические материалы. Связи с Ладогой обусловили серьезные изменения в жизни населения - разрушались родоплеменные устои, объединение некоторых групп населения происходило на другой основе.
В XI в. Север и в том числе Приладожье стали осваивать новгородцы. В курганах, особенно вблизи административных и культурных центров, появляются славянские и христианские элементы, возникают кладбища при церквах. Сосредоточенные на южной границе приладожской культуры курганы ХII-ХШ вв. оставлены в подавляющем большинстве славянским населением. В глубинных частях Приладожья к началу XIII в. население отходит от курганной погребальной обрядности и здесь появляются грунтовые кладбища - "жальники", намогильные каменные кресты и т.д. Однако славянское освоение края не означало коренного изменения этнического состава населения (Муллонен, 1985. С. 184—185).
Об этнической принадлежности населения, оставившего приладожские курганы, много спорили, но в конце концов пришли к заключению, что в основной своей массе оно было прибалтийско-финского происхождения и в небольшом числе - скандинавского; позднее появились и славяне.
Своеобразие погребального обряда и оригинальность инвентаря курганных памятников по р. Ояти позволяют нам говорить об особой этнической группе населения. Уже в X в. в погребальной традиции местного населения проявляются такие черты, как завертывание кальцинированных костей и вещей в бересту, покрытие покойного берестой и посыпание кальцинированными костями, а также специфические вещи, характеризующие особую этническую принадлежность умерших. Это, прежде всего, бусы-«флакончики», кресала с бронзовыми рукоятями, подвески, изображающие оленя или лося, прорезные и полые подвески-уточки. В погребениях X-XI вв. в набор таких предметов добавляются бронзовые ключи-амулеты, двойные бронзовые пронизки, пластинчатые кресала. Как и ранее, на очагах и кострищах встречались слабо обожженные, специально приготовленные для похоронного ритуала лепные сосуды. В более поздних курганах обнаруживаются также свертки из бересты с остатками кремации и вещами. Появляются срубы и могильные ямы, захоронение отдельных черепов и более или менее отчетливые следы жертвоприношений и насильственной смерти.
На наш взгляд, бесспорно веси принадлежали курганы р. Ояти, хотя не исключается вепсская принадлежность и других насыпей. Этот вывод хорошо согласуется с результатами лингво-топонимических изысканий (см. гл. 3 раздела "Вепсы" настоящего издания). Курганы Олонецкого перешейка и некоторые оятские памятники мы связываем с предками карел-ливвиков. Вопрос о происхождении, формировании и развитии карел-ливвиков и карел-людиков еще находится в стадии исследования. Предполагается, что ливвиковский диалект сформировался в результате взаимодействия вепсской и карельской речи при наибольшей активности последней. Во всяком случае, вепсский субстрат присутствует в южнокарельских диалектах, что дает основание считать весь одной из первых этнических общностей, заселивших Олонецкий перешеек.
Итак, отличия в материальной культуре трех групп археологических памятников, расположенных в Юго-Западном Белозерье, Восточном Прионежье и Юго-Восточном Приладожье, свидетельствуют о принадлежности их различным этнографическим группам вепсской народности: белозерской, судской и приладожской. Для населения каждой из них характерны определенные типы памятников, различающиеся геополитическое положение, культурные влияния, специфические этнические процессы, которые и придали своеобразие их материальной культуре.
А.М. Пашков. Весь ( по археологическим материалам) // Прибалтийско-финские народы России. Москва. «Наука» 2003г. С.333-341.